Пьеса Станислава Белковского "Покаяние" - драматический памфлет на основных героев русского либерализма 90-х. Кто такие бывший премьер-министр Игорь Тамерланович Кочубей, его друзья, президент Корпорации вечной жизни Борис Толь, Гоцлибердан и профессор Дедушкин, может легко догадаться любой читатель. Издательство "АСТ", выпустившее книгу, прямо поместило искривленную фотографию Егора Гайдара на обложку. Пьеса вышла еще в начале сентября, к Московской международной книжной ярмарке. Но авторская ее презентация прошла относительно недавно. 16 декабря, в день памяти Егора Гайдара, Белковский устроил закрытый ужин для небольшого числа блогеров и политологов. Этим мероприятием, как и самой книгой, автор окончательно противопоставил себя тем, кто сегодня открывает Гайдару памятные доски. Читавшие книгу делятся на два лагеря: на тех, кто считает ее политическим манифестом (что-то вроде "кризиса либерализма в России"), и на тех, кто видит в ней просто циничный фельетон, обличающий быт и нравы политической элиты. Попытаемся выяснить у автора "Покаяния", что именно тот имел в виду.

* * *

- Что может быть в России ответственнее, чем художественное слово? Тем более, чего там греха таить, границы политологии как специальности слишком размыты. Во всем мире, но у нас здесь и сейчас - особенно. По сути дела, в сегодняшней России политолог - это просто комментатор, обладающий неким статусом в медийном пространстве. Или стремящийся обладать. И я, строго говоря, никакой не политолог и никогда им не был.

- Скорее, я стараюсь ее приобрести, добиться ее. А это возможно только на путях литературы. Никакой априорной достоверности, лежащей вне литературы, в России не существует. Неслучайно один из главных результатов эпохи постмодернизма в России, когда размываются представления о достоверности и требования к ней, - падение статуса литературы и писателя как общественной фигуры.

- Я уже говорил, что политологом я, скорее всего, никогда не был, а писателем, скорее всего, всегда был. Независимо от того, какие у меня были звания и должности.

Что же касается махинаций бизнес-групп… Да, сегодняшний режим в России - это бизнес-режим. Страной правят люди, которые мыслят в категориях бизнеса, а не политики, истории или, скажем, искусства. Больше того, этот режим - власть денег, монетократия. Деньги как субстанция приобретают здесь отдельную, особую, сакральную субъектность, отличную от субъектности их обладателей. В каком-то смысле современная Россия - это религиозное государство, в котором духовная власть денег стоит выше власти светских институтов. Впрочем, у нас и во времена СССР было религиозное государство, так что нам не привыкать.

Но в "Покаянии" никакие бизнес-махинации не изучаются. Там скорее судьба поколения, которое отказывается рефлексировать, потому что рефлексии могут быстро привести в сумасшедший дом. У меня главный герой стал премьер-министром, чтобы удержать жену, - какие уж тут бизнес-группы!

- Застывшие души - такое же явление природы, как и развивающиеся. Они - результат эволюции молодых, подвижных душ. И, мне кажется, попытки отследить эту эволюцию в "Покаянии" есть. А с героями мне всегда весело. На то они и герои.

- Я не тот человек, который знает, как писать можно, а как нельзя. Есть вещи, которые или делаются по наитию, или не делаются никак. Что же до Пелевина, то он никогда не был среди моих любимых писателей, при всем к нему большом уважении. Правда, Нильс Бор нам объяснил в свое время, что подкова на двери дома приносит счастье даже тому, кто в чудодейственные свойства подковы не верит.

- "Покаяние" - это вообще не о Гайдаре. Главный герой, может быть, чем-то похож на Гайдара, но с таким же успехом в нем есть и мои собственные черты. "Покаяние" - это эскиз портрета некоего поколения в странных исторических обстоятельствах. И еще, конечно, "Покаяние" - это о покаянии, как мне кажется. Я неслучайно выбрал некоммерческое название и настоял на нем. Потому что самое важное слово надо было обязательно поместить на обложку, независимо от того, вырастут продажи книжки или упадут. Обложка, правда, по дизайну получилась плохая, но я не мог на это повлиять, так вышло. А что касается Гайдара… Я помню, в 2004 году Ходорковский, уже сидя в тюрьме, написал статью "Кризис либерализма в России", где сказал, что либералы должны покаяться. Гайдар на это публично ответил: каяться не намерен! Вскоре после этого, по моим сведениям, он начал пить. Но не от готовности к раскаянию, а скорее от невостребованности той системой, которую он сам создавал и которой был предан (во всех смыслах последних трех слов). Несмотря ни на что. Мне представляется, покаяние для многих - это такое петушиное слово. Которое нельзя произносить вслух и всерьез, иначе все резко и быстро изменится. Для того, кто не хочет, чтобы что-то фундаментально изменилось, покаяние табуировано. И наоборот.

- Никаких страшных тайн, которые не были бы известны довольно широкому кругу включенных наблюдателей, в "Покаянии" нет. Да и о какой профессии речь? Было бы что разоблачать.

- Сегодняшняя власть - это совместное предприятие либералов гайдаровского призыва-замеса (это понятие гораздо шире, чем собственно "команда Гайдара") и криминалитета начала 1990-х годов. Оба учредителя совместному предприятию совершенно необходимы: либералы дают ему содержание, контент, как сейчас модно говорить, бандиты - технологию. При этом стилеобразующие функции в такой системе выполняют обе группы. В общем, и те и другие - это классические продукты краха Империи, два десятилетия назад вырвавшиеся из-под советского гнета, главные выгодоприобретатели распада советско-имперских структур. Во всемирно знаменитом АО "Путин" 50% акций принадлежат, грубо говоря, Собчаку-Чубайсу, а 50% - питерским и московским пацанам; я имею в виду философию и технологию режима, а не конкретные личные отношения-обязательства. И не важно, что многих создателей режима уже нет в живых. Дело их пока что вполне живет. Соответственно, именно такая сейчас у нас власть. Она абсолютно и совершенно антиимперская и антисоветская, кто бы что ни говорил. Чтобы на нее жаловаться, надо для начала понимать ее анатомию и физиологию. Этот режим - режим максимальной энтропии, предельного упрощения, топливом и символом которого являются те самые деньги. Такой режим очень подходит для периода цивилизационного упадка, когда страна и люди, ее населяющие, устали от своей истории, от самих себя. А когда говорят, что Путин великий империалист и кагэбэшник, - так ему только этого и хочется! Он смеется над простецами, которые делают вид, что с ним борются, а на самом деле укрепляют механизм этой власти.

- У всякого режима есть своя метафизика и эстетика. Тем более - у режима, воплощающего все ценности заката цивилизации, возраст которой - почти 1200 лет, если отсчитывать от призвания варягов, то есть от появления Рюрика в Новгороде. И, конечно, всякий упадок невозможен без большой и слезливой доли романтики. Согласитесь, закат, каким бы он ни был, куда бы ни садилось солнце - в данном случае большое подгорелое солнце русской цивилизации, - это всегда романтично. Особенно когда стоишь на балконе и наблюдаешь за этим закатом через пляж с бокалом или рюмкой в руке. Я не знаю, удалось ли мне избежать романтизации эпохи. Думаю, это было почти невозможно. Но хочу заметить, что блат и связи вовсе не характеризуют постсоветское время в России. Блат, связи - это вещи аристократические, они присущи системам, проходящим стадию определенной сложности. А когда приходит всевластие денег, блат и связи, как любые устойчивые социальные коммуникации, разрушаются. Деньги как универсальный всеупрощающий эликсир становятся сильнее всего остального, любых связей, любых нитей, соединяющих человека с ему подобными. Деньги оказываются выше традиции, родства, любви, дружбы, преданности. За деньги в такие времена убивают родную мать - и это в принципе укладывается в рамки господствующей морали. Закат русской цивилизации - это время, когда деньги пришли на смену любым связям, любым знакам отличия. И "Покаяние" - об этом закате. Что не исключает некоторой сентиментальности в описании эпохи. Нельзя в таком драматургическом разговоре обойтись совсем без "Вишневого сада". Все-таки тут Россия у нас.

- Я надеюсь, что книжка заденет каждого, кто ее прочитает. На что еще мне надеяться?