В его показаниях нам следует обратить внимание не только на приличный вес добываемого металла, но и на периодичность, с которой вели подсчет песка и самородков старатели-нелегалы, - 11 дней. С таким интервалом подходили к золотоискателям суда Свенсона, забирая металл. Хранить добычу на месте старатели опасались. Могло нагрянуть русское охранное судно, крейсирующее в Беринговом море, а то ещё хуже - набрести ватага таких же, как дружки Брюханова, искателей "фарта". В эти дни и состоялось знакомство Брюханова с некоронованным монархом Чукотки Олафом Свенсоном.

Империя американского предпринимателя день ото дня крепла. Администрация Николая II мало интересовалась дальними окраинами империи, предпочитая отдавать их под управление в частные руки. А русские промышленники, пришедшие на Чукотку, ни по богатству, ни по влиянию, ни по деловому размаху и хватке не могли тягаться со Свенсоном, что хорошо понял Брюханов, когда он после удачных старательских сезонов, вдоволь нагулявшись в Номе, осел на Чукотке. "Золотые" деньги быстро ушли. Пришлось Петру Самсоновичу заняться торговлей. Русским, британским и японским купцам Брюханов предпочитал Свенсона. Ему продавал купленные у чукчей и эскимосов меха, у него приобретал для обменной торговли и товары. Бизнес Брюханова шёл бойко. По словам свидетелей, которых дотошно расспрашивало следствие, Пётр Самсонович за сезон продавал Свенсону мехов на сумму до 18 тысяч рублей - очень значительные в предреволюционные времена деньги.

Торговлю Брюханов вёл жестко, с местным населением не церемонился. Следствие установило, что обрусевший коми стрелял, по крайней мере, в двух чукчей за то, что они продали пушнину не ему, а другому перекупщику.

Впрочем, само местное население не считало, что Брюханов, едва не отправивший к "верхним людям" их двух земляков, совершил что-то страшное. Аборигены, у которых ритуальное удушение стариков в силу тяжёлых условий жизни вошло в традицию, при разрешении споров не медлили обращаться к винчестеру или другим радикальным способам сведения счётов с недругами. Брюханов знал о крутых чукотских нравах, поэтому он никогда не расставался с наганом. Жизнь Петра Самсоновича на Дальнем Севере лёгкой не назовёшь. На Чукотке в те годы она и в принципе не могла быть таковой. Но, во всяком случае, Брюханова обошли стороной и первая мировая, и последовавшая за ней война гражданская.

Новая власть, подобно своим предшественникам, оказалась не в состоянии контролировать огромный край, хоть и стремилась к этому. К 1928 году в Анадыре появилось окружное отделение ГПУ, подчинявшееся Петропавловску. В ряде населенных пунктов чукотского побережья выставляются морские контрольно-пропускные пункты и контрольные посты Камчатского пограничного отряда. Но экономически новая власть оставалась несостоятельной. В силу целого ряда причин она не могла обеспечить коренное население Чукотки необходимыми продуктами и товарами. Свенсону слабость новой власти позволила сохранить влияние на Чукотке, чего не скажешь о Брюханове.

Масштабную торговлю ему пришлось свернуть в 1925 году после того, как сельский ревком арестовал Брюханова за мошенничество при расчетах с чукчами. Петру Самсоновичу тогда удалось отвертеться, и уголовное дело, заведённое на него, прикрыли. В последующие годы Брюханов жил в поселке Рыркарпий, который располагался в районе мыса Северного. Бывший торговец выстроил себе "шикарное" по тогдашним чукотским меркам жилище - полуземлянку с застеклёнными окнами и деревянным полом. Видимо, Брюханов располагал некоторыми накоплениями, сделанными в более счастливые для него годы. Жил Пётр Самсонович безбедно, но богатств своих, если они и имелись, напоказ не выставлял. Брюханов знал, что чукчи и боятся, и ненавидят его, а если к этим чувствам добавится ещё и зависть, то ничего хорошего ждать не следует. Кстати, именно так всё впоследствии и произошло.

А пока Пётр Самсонович охотился, при случае не упуская возможности прикупить хорошую шкуру песца… Так бы он, наверное, и жил, обласканный несколькими женами, в ожидании часа, когда наступит время "отправляться к верхним людям", но тут о давнем партнёре вспомнил Свенсон…

Доверенный фирмы Бердиев и его помощник Ано разыскали Брюханова после православного Рождества. Рассказ о севшей на мель шхуне не стал новостью для Петра Самсоновича. Всё, что происходит в тундре, со скоростью оленьих и собачьих упряжек разносится от яранги к яранге. Знал Брюханов и об оставленных на "Елизиф" двух зимовщиках. Даже собирался навестить их, но всё не мог найти времени. Хотя доверенные Свенсона и Брюханов хорошо говорили по-английски, разговор из уважения к хозяину гости вели на русском языке.

Слова Бердиева о том, что мистер Свенсон помнит и ценит услуги, оказанные ему Брюхановым, заставили Петра Самсоновича одобрительно крякнуть:

- Стало быть, не забыл меня… А то как же, столько лет знакомы…

Далее Бердиев передал предложение хозяина Брюханову - помочь уберечь его людям товары, которые перевозила шхуна "Елизиф".

Пётр Самсонович вновь крякнул, но теперь не удовлетворённо, а озабоченно. Он сразу смекнул, что предложение Свенсона таит в себе немалые выгоды, но вида не подал:

- Помочь надо, как не помочь. Местные людишки вороваты, вмиг всё растащат. Да ещё зимовщиков ваших того… Сами знаете, как на Северах иной раз случается. Только сейчас недосуг мне. На охоту за песцами собрался. Мистер Свенсон без пушнины…

- Мистер Свенсон, - перебил Брюханова Бердиев, - обещал, что вы внакладе не останетесь.

Больше уговаривать Петра Самсоновича не пришлось. Уже на следующий день все трое на собачьих упряжках выехали в стойбище Валькарай, напротив которого и вмёрзла в лёд шхуна "Елизиф".

Первым ехал Брюханов, и не потому, что он лучше знал дорогу. Его шестёрка ездовых собак, которой он чрезвычайно гордился, была сильнее, чем у американцев. Нарты Брюханова прокладывали колею для остальных упряжек.

Шхуну Брюханов заметил издали. Её единственная уцелевшая мачта служила хорошим ориентиром. Из трубы, выставленной в иллюминатор кормовой каюты, шёл дымок. Снег вокруг судна был хорошо обтоптан, но, несмотря на все признаки присутствия людей на шхуне, никто из её обитателей не торопился встречать приехавших. Им пришлось самим забираться на борт судна. Вскоре стали ясны причины негостеприимного поведения зимовщиков. Норвежец и немец оказались мертвецки пьяными. В капитанской каюте, где стоял крепкий запах нечистот, они дружно и громко соревновались, кто кого перехрапит. Победил в этой схватке Бердиев. Он растолкал зимовщиков, и после того, как они, придя в себя, сообразили, кто их так бесцеремонно разбудил, доверенный Свенсона саданул тому и другому по носу. Скандинавский нос оказался крепче немецкого. Адольф ещё долго после проведённой с ним воспитательной работы не мог остановить кровь, текущую из обеих ноздрей.

Далее центр событий переместился в чукотское стойбище Валькарай, состоящее из четырех яранг. Брюханова и американцев вышли встречать все обитатели поселения - 14 взрослых и 7 детей. Впереди стоял чукча Теккай, избранный недавно председателем туземного совета стойбища. Брюханов в разговоре, который вёлся на причудливой смеси чукотских и английских слов, по большей части обращался к Теккаю. В литературном переводе короткий и страстный монолог Петра Самсоновича выглядел приблизительно так: "Вот там, нерусь вшивая, стоит шхуна мистера Свенсона. Если стянете хоть один куль муки, иметь дело будете со мной". "Нерусь вшивая" (по самому Брюханову, давно отвыкшему мыться, насекомых ползало не меньше), он же Теккай, согласно кивнул головой, давая понять, что ему всё ясно, и дальнейших объяснений не требуется.

Зимой 1930 года местные чукчи, хоть и изрядно голодали, набегов на шхуну не совершали. Ближе к весне в правом боку "Елизиф" вырезали большое отверстие, в которое могла проехать запряженная в телегу лошадь, окажись она поблизости. Товары с борта шхуны под руководством Бердиева начали понемногу перевозить на собачьих упряжках на берег. Трудились несколько чукчей и, кроме самого Брюханова, ещё двое русских: Степан Васильевич Поваров и Григорий Фомич Конченко, с такими же цветастыми, как у Петра Самсоновича, авантюрными биографиями.

Гора товаров на берегу росла. Часть из них требовала просушки. Но значительное количество продуктов, вещей, тюков мануфактуры не пострадали вовсе. Даже та часть груза, которая оказалась в воде, не потеряла ценности. Многие товары, как, например, прекрасный табак "Принц Альберт", хранились в герметичной свинцовой упаковке и могли перенести ещё не одно кораблекрушение. С работниками Бердиев, к обоюдному удовольствию, расплачивался товарами, поднятыми со шхуны. Кто-то получал больше, кто-то - меньше. Брюханов впоследствии говорил, что зимой 1930 года он недостатка в американских продуктах не знал.

В июле 1930 года к мысу Биллингса подошла ещё одна шхуна Свенсона - "Коризе", которая, как год назад "Елизиф", направлялась в устье Колымы. На борту судна находился второй человек фирмы - Полистер. Часть товара, спасённого с "Елизиф", забрала "Коризе". Но многое на шхуну, уходящую к Колыме, не поместилось. Трюмы "Коризе" под завязку загрузили уже на Аляске. У мыса Биллингса она взяла только то, что могло разместиться на палубе. Перед отходом Полистер пригласил к себе Брюханова. В подробности состоявшегося между ними разговора Пётр Самсонович следствие посвящать отказался. Рассказал, что Полистер предложил ему продолжить разгрузку шхуны с прежними условиями оплаты труда наёмных работников, а окончательную расплату с самим Брюхановым произведёт мистер Свенсон.

Но, по словам свидетелей, Пётр Самсонович после разговора на "Коризе" вернулся на берег в приподнятом настроении и гордо заявил поджидавшим его чукчам и Поварову с Конченко, что теперь он хозяин всех товаров "Елизиф". Я склонен считать, что Брюханов, располагая некоторыми средствами, просто купил у Полистера по сходной цене севшую на мель шхуну. Эта версия полностью объясняет причину, по которой Пётр Самсонович отказался рассказывать чекистам о разговоре с Полистером. Не мог же Брюханов признать на следствии, что он располагает средствами, достаточными для покупки севшей на мель шхуны с большим количеством товаров.

Сообщение бывшего золотоискателя о том, что "теперь он всему хозяин", радости у бывших приятелей Петра Самсоновича не вызвало. Вспыхнувший пожар зависти у местных обывателей ещё больше раздула демонстрация Брюхановым породистой ездовой лайки с Аляски, которую ему якобы подарил мистер Полистер. Поваров, не удержавшись, спросил: "Это за что же столько везения, и все одному человеку?". Брюханов не стал уточнять, что каждый индивидуум является кузнецом своего счастья. Он завершил краткую речь сообщением о продолжении разгрузки шхуны на прежних условиях. Известие о неожиданно свалившемся на Брюханова счастье быстро распространилось по тундре. В Валькарай кочующие и оседлые чукчи потянулись не только в поисках заработков. К растущему на берегу холму из ящиков, тюков и бочек съезжались зажиточные аборигены, которые могли эти слегка подпорченные сокровища купить. Брюханов имущим чукчам не отказывал. По его словам, он успел продать товаров всего на двести рублей. Превалировал натуральный обмен. Брюханов выменял на муку, сало, чай и табак 11 оленей и отдал за две песцовые шкурки подаренную мистером Полистером собаку. Не забывал Пётр Самсонович отсылать товары и супруге.

Надо отдать должное Брюханову. Обращался он с чукчами по традициям своего поколения сурово, без должного пиетета перед коренными малочисленными народами Севера, но задарма работать их на себя не заставлял. Расплачивался продуктами, которые перед угрозой надвигающегося на арктическое побережье Чукотки голода оказались для аборигенов, как нельзя, кстати.